Пролог.
И вот они мы: герои прерванных снов. Застывшие с недовольными сонными лицами, провожаем очередного из нас в долгий путь. Кто любя, кто ненавидя, а кто еще не разобравшись в своих чувствах. Главное, что вместе. Идем курить напоследок.
– Я буду скучать, – говорит улетающий.
– Дерьмо.
– Сигареты не забыл?
Пару обрывистых фраз все с той же старой моралью. Привкус острого нежелания говорить, терпко застывший на губах с никотином. Наверное, многим из нас просто прискучила эта картина, повторяющаяся вновь и вновь, но все же повторяющаяся, пока последний провожаемый, или провожающий все еще видит в ней смысл. Так оно в принципе было всегда. Все вместе слушаем избитые наставления отца, который сам хочет, чтоб это скорее закончилось и слезы матери Айнура, льющиеся как бы по привычке, потому что того требует ситуация. “Вы все такие молодцы, всегда вместе. Давайте сделаем фото”, говорит она. Что ж, давайте увековечим и этот момент нашей жизни. И мы, блеклые остатки нашей компании, те, кто проявили достаточно стойкости, чтобы дойти до этого момента, становимся у регистрационного поля. Хорошее фото: заранее уставший от перелета Айнур – посередине, и уставшие Нил, Габит и я с Альбертом – по бокам. Пустота в обличие пяти молодых печальных красивых лиц.
– Когда возвращаешься назад? – спрашивает Габит из чувства такта, заранее зная ответ.
– Надеюсь, что не скоро, – обламывает Айнур.
– Правильно, нахрен.
– Значит до лета, – безразлично бросаю я.
– Не забывайте меня.
Тоже мне просьбы. Нам бы помнить, что было вчера. Вчера, таким образом, он будучи очередным, но далеко не последним, бесславно и удрал. Оставляя нас наедине со своим одиночеством. Со своей апатией. Со своей жалкой не событийностью, пока этот город съедает тебя. Пока ты, живя завтрашним днем, оставляешь настоящий на тление судьбе. Пока здесь не останешься только ты. И так по бесконечному кругу, называемому последними годами моей жизнью. Родители Айнура разъезжаются по разным домам, предлагая подбросить по разным и нас. Привлекательно, конечно, но нас четверо. Дурацкое число, не способное вместиться в такси с двумя взрослыми людьми. Такой вот пейзаж, часто врывается в нашу жизнь, напоминая нам о мире, существующем и за пределами бара, или паба, или винотеки, или любого окружающего нас пространства, способного сойти за это. Конечно, не всегда столь браво выходит проводить до самолета абсолютно каждого, такой особенной почестью обречен лишь самый сентиментальный, сильно в этом нуждающийся. Кто-то уходит молча, с размахом возвращаясь чуть позже. Кто-то удостоен большего внимания, становясь виновником целого торжества, плавно переливающегося в оды сентиментализма. Кому-то не нужно улетать, чтоб внезапно пропасть из наших жизней. Но существует одна закономерность: мы все прокляты, видеться вновь. По большей части, я думаю, мы бы и не ездили в аэропорт, если бы нас не заставлял это делать Альберт. И касаясь последнего, судьба иронично вознаградила его отсутствием кого-либо, когда в миллионный раз в погоне за смыслом и новизной ощущений улетал и он. Некому было заставить. Печально, но знаете, когда гигантский поток людей, циркулирующих в твоем окружении, постоянно то улетает, то возвращается вновь, пока не находит себе места, или ему не надоедает, это воспринимается не более, чем небольшая разлука, возможность пережить собственное приключение, чтобы поделиться с ним позже, будь оно длинною в год или в два. Мы все – мясо вечного возвращения. Сентиментальные, любящие жизнь, ищущие что-то куски мяса. И будучи мясом с сознанием, или пустотой в обертке сознания, называйте, как хотите, в какой-то момент, как и остальные, мы перестали ощущать на себе вес времени. Оно стало слишком абстрактным. Это было нашей общей трагедией.
Поэтический клуб.
Шла середина октября. Все, кто должен был нас покинуть, уже успел это сделать. А те, кто не успел, успеет сделать после, когда вернуться остальные. У Айнура все хорошо, он смог избавить нас от себя и усердно отдался учебе, ища себя на поприще польского кинематографа. Вслед за ним улетел Альберт, погрузившись в тяжелые ночи труда за границей. С еще меньшей прозрачностью по поводу обратного возвращения, он стал настоящим строителем. Не взирая, на частое дерьмовое состояние, я уверен, что в какой-то степени все хорошо и у него. Если у Айнура была твердая устоявшаяся позиция - вернуться назад после окончания учебы из-за любви к своей родине, то случай с Альбертом, не смотря на не меньшую к ней любовь, всегда попадал под какие-то потусторонние силы, понятные только ему. Обретая что-то, он постоянно сбегал и бежал до тех пор, пока не найдет что-то новое и не сбежит еще раз. Так было с его учебой в Чехии, так было с его службой в армии, так стало и с Калининградом, куда он отправился на заработки. Мы изредка переписывались, но переписки были похоже, скорее, на его фрагментарный поток сознания, эксцесс эмоций. Таким образом, я не знал, что у него появилась девушка, но узнал, что он попал под настоящий шторм. И пока все люди, обладающие хоть какой-то долью адекватности, быстрее мчались домой, чтобы не умереть, он помчался на берег, смотря, как все рушится, разлетаясь вверх дном, и заливается водой, дабы резюмировать происходящее в полной красе. Следующее его сообщение я читал, будучи абсолютно бухим, сидя где-то под карнизом у магазина под непрерывно льющим дождем. Содержательно, он окончательно заебался, а его родители в преклонном возрасте слегли в больницу с поражением легких, из-за бушующего где-то на фоне вируса, именуемого: covid19, хотя год шел уже двадцать первый. Это было написано, как очередной несвязный поток душевного состояния, но для меня это была чистая поэзия. Цитируя:
“Мои дни, как хождение по льду,
Хоть я и держу оптимизм и продолжаю идти, но осознание
финансового положения постоянно сверкает из под льда,
А смотря вперед, хоть и мечтаешь увидеть что-то хорошее,
Другую страну, хорошую жизнь,
Но этого нет,
Пред тобой лишь непроглядный туман,
Но я продолжаю идти,
Пытаюсь найти работу, чтобы платить за жилье,
А случай с ковидом заставляет думать о худшем,
Понимаешь, что людей, на которых всегда мог рассчитывать,
Даже, когда срался с ними с нихуя, но все равно любил,
Этих людей может не стать во мгновение,
И хоть я и останусь на том же льду и продолжу идти,
Но это выбивает сильный залп по душе,
А когда кончится лед, и вовсе будет прыжок в неизвестность,
Когда придется оставить все, что приобрел за спиной,
И лететь, надеясь, что справишься с новыми невзгодами,
За туманом неизвестной боли все же найдется приятная вершина
Будушего, где мне будет хорошо,
И куда я смогу собрать вещи и людей, которых люблю,
Но сейчас я могу только идти.”
И так он и шел, шел всю свою жизнь. Трогательно и спонтанно, как дождь, оставивший клеймо после себя. Клеймо мокрого человека, проведшего вечер на улице. Закуривая, я возвращаюсь в реальность и оглядываюсь по сторонам. Габит, вероятно, сидящий такой же пьянью, как и я, Нил, заигрывающий с какой-то девчонкой. И остальные: различная интеллектуальная шваль – местные панки, подзаборные поэты, художники, музыканты, все те, кому не досталось места под лампой на кухне. Какая-то девчонка говорит, что у меня классная серьга. Спасибо, что ни на есть обычная медицинская, пробитая иглой с Нилом на днях. Бакалавр философских наук на повышенных тонах спорит с барабанщиком местной панк группы о значимости философии, как науки, каждый аргумент, терпко запивая водкой. Чья-то из них девушка говорит, смотря на меня: “мол, как обычно”. Согласен. Действительно ничего необычного. Ничего необычного, но все же что я здесь делаю? Нил определился с этим, наметив себе хороший такой горэм из девочек с некоего поэтического клуба на ночь. “Какой еще поэтический, нахрен, клуб?”, спрашиваю я у девушки, заговорившей со мной о серьге. “Как вступить в ваши ряда?” Должен ли я быть претенциозной девчонкой или сойду и таким? “Ничего не нужно, просто приди.” Хорошо. Заметано. Начинаю уходить, вижу, Габиту не лучше, чем мне. Нилу безразлично. Остальным знакомым – подавно. Иду домой, намокший, с клеймом на одежде. Пишет Альберт: “Думаю, прилечу после нового года. Во-первых, хочу сходить в горы, во-вторых, по делу. Нужно бухнуть.” Бухнуть? Опять что ли? Говорю: “Нужно? Обязаны.” – “Обязаны? Бухнем.” Ну а что собственно нет? Всяко лучше этого вашего поэтического клуба.
Жангир Джангильдин
.............................
Очень рад такому душевному подарку.
